В поликлинике
К вечеру в приемной районной
поликлиники стихло. Только настенные часы теперь
разрушали неожиданную тишину да большая синяя
муха, жужжа, билась о плафон. Но вот она
перелетела на стенгазету, нарисовавшись сбоку от
заголовка «Мухи - источник заразы!»-и тут же
присмирела, словно задумалась над тем, что бы это
значило.
Маленькая седая старушка, не в
силах больше молчать, искоса взглянула на
сидевшего рядом мужчину. Тройной подбородок,
слегка расставленные ноги, рюкзаком нависший над
ними живот, «Вечерка». Он то и дело отрывался от
чтения, смотрел на часы и при этом каждый раз так
тяжело вздыхал, точно вот-вот попросит
пропустить без очереди. Старушка тоже вздохнула:
мол, вы, конечно, правы, очень долго, но и я
тороплюсь не меньше, поэтому рассчитывать на
меня не стоит.
На ней было черное платье из
немодного материала; видимо, не раз перешивалось
оно за последние двадцать лет. Ей было лет
семьдесят, но она все еще подводила губы,
припудривала морщины, перешивала платья давно
минувшей молодости и от этого выглядела моложе -
всего на шестьдесят пять с небольшим.
Вздохнув, так же украдкой она
перевела взглял на девушку слева. Совсем молодая.
Скорее всего недавно закончила школу. Сидела
аккуратненько как за партой, коленки вместе.
Одной рукой перелистывала страницы книги,
другой, в местах особенно волнующих, теребила
шелковую закладку, поднося ее к губам все по той
же, школьной привычка грызть или жевать, когда
приходится думать.
- Интересно? - спросила у девушки
старушка.
- Очень! - вдохновенно ответила та.
- Симонов?
- Нет, Кафка!
- А-а! Тяжелая?
- Тяжелая! - так же вдохновенно
ответила девушка, гордая тем, что уже в таком
возрасте читает тяжелые книжки.
- Значит, не для меня,- искренне
пожалела старуха.- Я, знаете ли, ослабла - тяжесть
долго в руках держать не могу. Выпадает. Так что
теперь все больше легонькие люблю. Вот Симонова,
например. Читали?
Мужчина свернул газету и подмигнул
девушке, кивнув головой в сторону старушки:
бабка-то с приветом!
В это время из кабинета вышла
пациентка, и медсестра позвала следующего.
- Да-а, умная нынче молодежь пошла! -
сказала старушка, когда девушка вошла в кабинет.-
Нам уж теперь не угнаться за ними. Павку читает, а
глаза, как у мадонны Литты...
Она подождала немного, но мужчина
не собирался поддерживать разговор. Он только
сильней нахмурился да снова взглянул на часы,
точно ее здесь вовсе и не было.
- Торопитесь?- участливо спросила
его старушка.
- Му-гу,- тройной подбородок нехотя
шевельнулся. Потом вдруг весь подобрался,
оживился и дружелюбно заговорил: - Видите ли,
меньшому сегодня пять лет стукнуло, а я вот тут
сижу...
- Да что вы, целых пять?!- перебила
его старушка.- Сколько же их у вас?
- Четверо!- не без гордости ответил
подбородок и еще сильнее подобрался, став
ненадолго двойным.
- Неужто четверо?! Так это же
настоящее счастье. Только, знаете... Простите, как
ваше имя- отчество?
- Федор Иванович.
- Очень приятно. Просто по-царски
звучит. Олимпиада Вениаминовна...
«Ну точно, чокнутая,- подумал
мужчина, и подбородок его снова отвис.- Разве
такая пропустит?»
- Так вот, дорогой Федор
Иванович,-продолжала Олимпиада Вениаминовна,-
мой вам совет. Когда ваши дети подрастут, ни за
что не отдавайте их в институты, пока они хоть
чуть-чуть жизни не узнают. Эта мода нехорошая. Так
только глупые родители делают.
- Какие?! - возмутился Федор
Иванович.- Не вижу ничего плохого,- резко сказал
он,- в том, что мой сын сразу после школы поступил
в институт.
Испуганная яростью своего
собеседника, старушка съежилась и уже что-то
хотела сказать, но в это время в приемную вошел
молодой человек:
- Простите, кто последний в
двадцатый?
- Я, я последняя,- опередила мужчину
старушка.- Сначала был вот этот мужчина,- она
виновато улыбнулась,- но я филантроп и поэтому
пропускаю его вперед.
- Спасибо! - примирительно
пробормотал Федор Иванович и в который раз
взглянул на часы.- Может, успею ещё... В общем,
премного благодарен.
- Пустяки.- Тон у Олимпиады
Вениаминовны был такой, словно она всю жизнь
пропускала вперед себя.- Мне торопиться некуда,
да и с врачом о многом поговорить надо... Кстати,
на чем мы с вами, Федор Иоанович, остановились? Ах
да, вспомнила. Вы чем больны, если не секрет?
- Я инвалид войны,- сдержанно
ответил Федор Иванович.
- Инвалид войны! - с радостью
воскликнула вдруг Олимпиада Вениаминовна.-
Очень, очень приятно!
- В этом нет и не может быть ничего
приятного! - побагровел Федор Иванович.- По-моему,
вы не совсем отдаете себе отчет в том, что
говорите.
- Ой, только не сердитесь,
пожалуйста,- чуть не заплакала от обиды на себя
Олимпиада Вениаминовна,- просто я тоже. Вот,
можете потрогать,- она наклонила голову и
прикоснулась рукой к раненому месту,- след от
осколка остался.
Но мужчина уже ее не слушал, потому
что медсестра, назвав его по имени-отчеству,
пригласила к врачу. «И кого только в нашей
районке нет! Завтра же надо будет поговорить о
переводе всей семьей в закрытую поликлинику»,-
подумал он и хлопнул дверью, оставив Олимпиаду
Вениаминовну в растерянности с рукой за виском.
- Вот так, молодой человек, бывает.-
Она отдернула руку от виска и смахнула мизинцем
слезу с маленького, затянувшегося шрама под
щекой.- Война, война... Она до сих пор не дает людям
покоя.- Старушка нашла в сумочке платок.- Мужа на
фронте убили, я в больницу попала, ребенок на
чужих руках умер. Заболел. Извиниться бы надо
перед этим человеком. Ах ты, несуразность какая!
Сколько вам лет?
- Двадцать два.
- Двадцать два... Такой молодой - к
врачу? Витька был бы уже старше вас.- Она положила
платок обратно и защелкнула сумочку.- Вы идите
сейчас. Я вообще не пойду. Поздно уже, да и потом
мне не обязательно...
|