Что хотят, то и делают!

     Новый директор был суров. Так говорили все. В первый же день он вызвал меня к себе и, прямо глядя в глаза, спросил:
     - Вы там, в вашем отделе, перевыполнить план на 150% могете или не могете?
     Я замялся. Дело не в том, что нам было трудно перевыполнить наш план. Мы могли его перевыполнить и на 100, и на 300, и на 800%. Но я не знал, как мне выразить свое согласие словами. Вопрос был задан так, что отвечать на него надо было полно. Но ответить "можем" означало указать шефу на его безграмотность. А ответить "могем" у меня на поворачивался язык.
     Ну что же вы молчите? - строго переспросил шел. - Могете или не могете?
     - Да! - ответил я.
     - Что да? рассердился он. - Я вас конкретно спрашиваю, и вы конкретно отвечайте: могете или не могете?
     - Конечно! - ответил я.
     - Что значит конечно? - чуть не закричал он. - Отвечайте прямо, не виляйте! В последний раз спрашиваю... Могете или не могете?
     - Я собрался с духом и уверенно ответил:
     - Могем!
     - Тогда, успокоился он, - ступайте к себе и получите согласие масс, мол: "Да, перевыполнить план на 150% мы могем!"
     Я вернулся в отдел, собрал всех и неуверенно начал:
     - Товарищи! Я собрал вас здесь, чтобы выяснить существенно важный вопрос. Как вы считаете... перевыполнить план на 150%... мы с вами могем или не могем?
     В комнате наступила тишина. Я опустил глаза и ждал. Первым, как всегда, нашелся единственный в нашем отделе профессор - Громов.
     - Конечно, могем... грустно вздохнул он.
     А на следующий день в стенгазете предприятия появилась заметка нашего культорга под названием "Мы все могем!"
     За неделю на призыв откликнулись и остальные отделы. А через два дня перед главным входом на предприятие появился красочный плакат: "Могем перевыполнить план на 250%!"
     За полгода в движение включились все предприятия города. И точно такие же плакаты появились на железнодорожном вокзале и в аэропорту. А вскоре и диктор по телевидению объявил, что "к новому движению подключились и остальные города страны, потому что наши трудящиеся все можут!"
     Поскольку по телевидению дикторы всегда говорят правильно, ученые филологи тут же занесли новые формы слова в словарь современного литературного языка.
     С тех пор новый директор несколько раз вызывал меня к себе. И наш отдел всегда в таких случаях выступал зачинщиком все новых и новых движений. Не раз включались мы в движения, начатые на других предприятиях.
     Однажды жена вернулась домой, тяжело опустилась в кресло и, грустно вздохнув, сказала:
     - Устала я, Петь. И больше так не можу и не хочу!
     - Чего не можешь и чего не хотишь! - переспросил я.
     - Завтра кросс, - ответила она. - Всем отделом бегим!
     - Бегите бегмя? - переспросил я.
     - В том то и дело, что бегмя бегим! - посетовала она.
     В это время из магазина пришла дочь и сказала:
     - Я достала творог. Куда покласть? Тама или тута?
     - Поклади здеся, - ответила жена.
     - Поклала, - сказала дочь.
     - Как много тебе продавщица творогу положила?! - удивился я.
     - Не положила, - как филолог поправила меня жена, - наложила.
     Неожиданно у меня появилось ощущение того, что мы все неправильно говорим. Но... Я заглянул в новенький, купленный недавно литературный словарь и обнаружил, что говорим мы, согласно новому словарю, совершенно верно.
     "Ну надо же?! Что хочу, то и делаю!" подумал я неизвестно про кого, махнул на все рукой и включил телевизор. Мне ответила молодая самодеятельная певица. Она пела известную песню Аллы Пугачевой на новый лад: "Все можут короли!"